Министр сельского хозяйства Асылжан Мамытбеков об эффективности, и еще раз эффективности, кланах в АПК Казахстана, агрохолдингах и сухости во рту в беседе с корреспондентом «ЗМ.Казахстан».

- Хотелось бы начать с самой объемной темы – сельхозкооперации. На этапе рассмотрения законопроекта в парламенте закон вызвал волну скепсиса. Но, вникнув глубже, можно увидеть достаточно стройный план, устремленный в далекое будущее. Уже на начальном этапе фермеры получают дешевые деньги, это уже первый плюс, объединяют зерновые активы, могут и продать задорого, объединяя денежные активы, могут интенсифицировать свое собственное производство, создать свои собственные институты типа банков. Инвестировать даже в смежные отрасли. Насколько верно я увидел этот план?

- Для начала хочу сказать, что многие скептики проявляют свой скепсис без глубокого изучения вопроса.

Ну а про то, что фермеры получат доступ к деньгам сразу, как только объединятся, это не очень верно. Чем станут они лучше оттого, что объединятся? Кредиты им будут выдаваться на тех же условиях, потому что банки или КазАгро не смотрят на организационно-правовую форму юр лица: ТОО, АО или кооператив-какая разница? Это банкиры, они люди прагматичные, расчетливые – так и должно быть. Они же во многом управляют не своими деньгами: банк собирает депозиты. Представьте, если там будут сидеть лузеры, и будут раздавать деньги безвозвратно направо и налево, как скажется это на населении? Поэтому они должны тщательно отслеживать кредиты: на что выдают деньги, под какие условия. Соответственно, если фермеры объединятся в кооперативы, проблема финансирования сама собой не решится. 

А вот другие преимущества и улучшения, о которых вы сказали - налицо. Объединившись, они смогут решить свои проблемы по закупу - покупать необходимые товары и услуги оптом выгоднее, по сбыту - они смогут формировать стабильные товарные партии, а значит продавать свою продукцию тоже станет выгоднее. Фермеры смогут решить многие проблемы экономического масштаба. Например, одному фермеру, если у него небольшой земельный участок, почти никогда невозможно окупить сельхозтехнику. Соответственно такому фермеру ни один банк или другой финансовый институт (лизинговая компания, кредитное товарищество и др.) не выдаст средства на приобретение нужной ему техники или оборудования. Но когда такие фермеры объединятся, создадут консорциум или кооператив, такое приобретение станет возможным. Вот для чего нужны кооперативы.

- Какая доля фермеров, по-вашему, все-таки пойдет по этому пути. Какая ставка делается на сельхозкооперацию?

- В Австрии, например, на 1000 фермеров приходится 2700 кооперативов. В Германии 1 807 тыс. кооперативов, при этом фермеров всего 299 тысяч. То есть, средний немецкий фермер состоит в 6 и более кооперативах.

- Мы за основы берем германскую модель?

- Тут не стоит задача обогнать и перегнать кого-либо. Задача создать механизм, когда фермер сможет выгодно решать свои насущные проблемы через объединение. У нас нет порогового показателя, или планки. Главное, что мы в основном убрали все преграды к объединению. Вот еще нужно убрать «шероховатости» по налогам... Какие? Тут проблема заключаются в следующем. Если юридические лица объединялись в кооператив, они лишались права использования специального налогового режима (далее СНР). Была 448 статья в налоговом кодексе, которая звучала так: «не вправе применять СНР: юридическое лицо, являющееся аффилированным лицом других юрлиц, применяющих СНР, а также юрлицо, в котором доля участия других юр лиц составляет более 25%». Естественно, кто на таких условиях будет объединяться? 70% льготы по налогам никто терять не хочет! Конечно в таких условиях любая мысль об объединении вызывало отторжение. Нам удалось добиться внесения изменений в эту статью кодекса. В новой редакции налогового кодекса в этой статье дописано: «за исключением сельхозкооперативов». Хотя, мы предлагали здесь отменить эти ограничения применения СНР всецело.

Что нам еще не удалось решить - так это следующее. Транзакции внутри кооперативов во многих странах не облагаются налогом. У нас, к сожалению, пока этот вопрос еще не решен, но я думаю, что это дело времени. Обзор ОЭСР по этому вопросу, показывает, что эти проблемы нужно обязательно решить, иначе экономическое объединение фермеров не станет выгодным.

- Не секрет, что некоторые предприятия – готовые кооперативы, они обладают достаточной земельной пашней. Как быть с ними? Высказываются мнения, что мы опять поддерживаем холдинги. 

- Холдинги?! А почему нет? Почему мы не должны поддерживать холдинги? Мы должны поддерживать всех эффективных. У нас не должно быть задачи поддерживать только мелких производителей, или наоборот, только крупных. Технология что у крупных, что у мелких – одинаковая. По крайней мере должна быть одинаковой. Вот это надо понять. А кто уже является акционером или учредителем этого предприятия, кому какая разница? Это не должно волновать особо. Если акционеры - нескольких юридических лиц, одно и то же лицо, в чем проблема? Что предприятие от этого станет хуже возделывать землю? Важно то, как он использует землю, как использует свои возможности в сельском хозяйстве, и не важно, кто акционер этого сельхозпредприятия. Или один акционер в виде холдинга или разные акционеры. Извините, но раньше все совхозы и колхозы подчинялись одному акционеру. И что это было плохо? Может, как раз это и было одним из преимуществ советского сельского хозяйства, по которому противники нынешних сельхозхолдингов до сих пор ностальгируют.

- Мысль об укрупнении сельхозтоваропроизводителей одна из наиболее часто повторяемых.

- Я не считаю, что это правильно. У нас задачей должно быть не укрупнение… Вот опять! - крупный, маленький, какая разница?! Нам нужно стремиться к эффективности, у нас на повестке должен стоять вопрос не укрупнения, а объединения. Мы же не хотим обратно собрать всех в один колхоз.

Главное, чтобы фермеры решали свои потребности сообща: сбытовые, закупочные, консультационные, содержание ветеринара, агронома, техника, инженеров, машинотракторные услуги. Какие угодно потребности. Почему в Германии такая цифра? Потому что у фермера много потребностей, и потому один фермер может состоять в нескольких кооперативах. Он может объединяться в пределах одного сельского округа для сбыта, по услугам ветеринара он может объединяться с ближайшими соседями, в распространении знаний может объединяться в пределах всей области или в рамках бизнес ассоциации. То есть, стоит задача объединять, но не ради объединения, а для повышения эффективности. А у нас как иногда бывает: сказали создавать кооперативы, значит надо устраивать погоню за цифрами. Нельзя чтобы региональные чиновники погнались за задачей создать как можно больше кооперативов. Нужно не количество, а качество. Государство должно создать условия для более эффективного функционирования объединений фермеров. А кооперация должна исходить от самих субъектов АПК.

- Теперь о производственном кооперативе…

- В этом и проблема, что когда мы говорим про кооперацию, у нас у всех подразумевается сразу модель производственного кооператива. Производственный кооператив, это колхоз, это один баланс, один руководитель, общее ведение хозяйства. Вот в Европе, когда говорят про кооператив, подразумевается, прежде всего, потребительский кооператив. Это, прежде всего сбытовой, закупочный, кооператив. В этой модели все члены кооператива остаются независимыми, ведут раздельное хозяйство, каждый принимает решение самостоятельно, но нужды свои решают сообща.

- То есть кластер – некое объединение разных по содержанию мощностей. А сейчас такое впечатление, что у нас на зерновом рынке Казахстане четыре клана: производство, хранение, переработка и трейдерство. И они антогонизируют, как кажется. Для рыночных отношений это нормально. И все же, существует некая чрезмерная закрытость между ними. Приходила ли мысль фермера с элеватором объединить, привлечь его?

- Опять подразумевается, что должна быть какая-то управляющая сила: ты будешь с этим объединяться, а ты будешь с тем «жениться». Нет! Повторюсь, но еще раз скажу: должны быть созданы условия, чтобы фермеры сами кооперировались друг с другом. Они сами себе не враги. Им это выгодно. Просто, к сожалению, раньше, когда фермеры объединялись, каждый терял что-то, а не приобретал. А если создать условия, чтобы если они хотя бы не приобретут что-то, то хотя бы не теряли, то многие фермеры, так или иначе, в той или иной форме, начнут сотрудничать друг с другом - кооперироваться.

- Касаемо, вопросов хранения зерна. В целом идет тенденция, что фермеры строят свои мощности, в общем-то, существующие мощности уже простаивают.

- Это (старые элеваторы – Авт.) издержки предыдущего строя. В советское время совхозам и колхозам не разрешалось оставлять у себя зерно. Были, так называемые, государственные закрома. Каждый день в центральной газете на первых страницах в период уборки опубликовывалась информация: в государственных закрома сдано столько-то тонн зерна. Это подразумевалось, что колхоз или совхоз сдает зерно в Министерство хлебопродуктов той или иной ССР. Были два ведомства: Министерство сельского хозяйства и Министерство хлебопродуктов. МСХ должно было произвести зерно и сдать его на тот или иной элеватор. Все элеваторы принадлежали Минхлебопродукту.

Как только это происходило, Министерство сельского хозяйства теряло контроль над этим зерном. Почти все зерно колхозов и совхозов, подчистую, под угрозой лишения партийного билета руководителя хозяйства, чтобы выполнить Госплан, сметалось в закрома, иногда, вплоть до семенного материала.  В соответствии с этим и была выстроена технология хранения и перемещения зерна. 

В совхозах и колхозах, кроме токов, не было и не допускалось наличие никаких емкостей для хранения зерна. Все зерно везлось, если не с полей, то с токов, сразу же на элеватор. Сейчас уже нет Минхлебопродуктов, нет плана сдачи зерна в государственные закрома. Во всем мире фермер - производитель свое зерно хранит сам, у себя в хозяйстве. На элеватор же везет, только тогда, когда ему нужно отгрузить пшеницу. Соответственно, элеватор (от английского слова «elevate», что в переводе «поднимать») - это инфраструктура по перегрузке зерна с одного транспорта на другой: с автомобиля на ЖД с ЖД на морское судно. А это означает, что столько элеваторов стране просто не нужно. К примеру, сейчас в порту Актау стоит зерновой терминал на 23 тыс. тонн хранения. В год он отгружает до 700 тыс. тонн зерна. Соответственно, чтобы отгрузить 10 млн. тонн на экспорт и обеспечить внутренние потребности - 6-8 млн. не нужно 20 млн. тонн элеваторных мощностей. Все остальные емкости должны быть просто хозяйственными зерноскладами. Там необязательны супер-технологии, как на элеваторе. Вот поэтому сейчас отрасль перестраивается. Все к этому идет: увеличение собственных емкостей хранения фермеров и естественный отбор элеваторов. Они должны быть обязательно на линейных путях, или в морских портах. 

- К более глобальным темам. Какая главная задача у казахстанского АПК: произвести, создать, переработать?

- Ни то, ни другое, ни третье. Главная задача АПК – заработать, стать рентабельным. Мы можем производить, можем хранить. Но быть в убытках. Вот что сейчас и наблюдается: мы можем сеять, собирать урожай, но не всегда зарабатывать. Мы должны стремиться к тому, чтобы повысить рентабельность, производительность. А все остальное, само подтянется. Если отрасль научится зарабатывать, станет рентабельной и прибыльной, это означает, что отрасль станет конкурентоспособной, и на наш товар найдется покупатель. А это, в свою очередь, решится только тогда, когда мы решим вопросы производительности и эффективности, что само по себе подразумевает повышение технологичности производства.

- Но ведь крен субсидий в сторону производителей, как кажется.

- По сравнению с кем?

- По сравнению с переработчиками, с трейдерами…

- У нас и Министерство производителей прежде всего. Торговля, в том числе и сельхозпродуктами – это вотчина Министерства национальной экономики. Переработчики «сидят» в государственной программе ГПФИИР. В отраслевой программе (Агробизнес-2020 – Авт.) есть только вопросы производителей. И опять, если вернуться к предыдущему вопросу, то если Вы заметили, там (в программе) нет ни одного показателя по увеличению урожайности, поголовья и тому подобного во все программе Красной нитью по всей программе проходит вопрос повышения эффективности. Это главная задача отрасли. Если будут они (производители – Авт.) эффективны, если будет сырье и качество по хорошей цене, переработчики сами выстроятся. 

- Получается, от обратного? У нас есть что продать, придите к нам купите. Сначала же ищут, кому продать, потом обратная должна быть цепочка?

- Смотрите, у нас в стране присутствует топовые мировые переработчики молока: Данон и Лакталис. Данон – номер один в мире, Лакталис – номер два. Они решили какую-то большую проблему? Есть проблема сырьевой базы: вопросы жирности и качества молока, стабильности поставок и высокой себестоимость товара у фермеров. Сейчас-то курс нашей валюты изменился, но вот по старому курсу, когда в Европе были забастовки: фермеры требовали купить у них молоко по 35 евро центов, в это время наши фермеры сбывали сырое молоко за пол евро и не были прибыльными при этом. Разница чувствуется? А потому что низкая эффективность, низкая продуктивность наших ферм не позволяет зарабатывать даже при таких высоких ценах. Данон говорит: «я готов таких заводов построить сколько угодно: дайте сырье». И что в таком случае мы должны поддерживать: переработчика или фермера, который должен производить сырье?

- Программа Агробизнес-2020 с первого года существования не получала ежегодного достаточного финансирования. Эти деньги до каких инструментов этой программы не доходят конкретно?

- В основном это инвестсубсидии, субсидирование процентной ставки кредита и лизинга. Это самые эффективные субсидии. Потому что остальные субсидии «сидели» через механизм трансфертов общего характера в базе местных бюджетов и не были подвержены сокращению. Поэтому, как только начинаются проблемы с поступлениями в бюджет, к сожаленью урезаются те, которые под рукой. 

- Может прав был Герман Греф, который говорил, что многолетние программы в нынешнем, резко изменяющим мире, не работают и малоэффективны?

- Да. Если программа будет говорить: «давайте развивать вот это и только вот так». В нашей программе, как уже говорил, такого нет. В программе не сказано: давайте развивать сою, потому что на нее очень хороший спрос. В отраслевой программе нет ни одного наименования сельхозпродукции, ни одного наименования сельхоз животных. Программа ставит задачу создать общие условия для развития сельхоз отрасли, решить системные проблемы, например, вопросы либерализации политики контроля за ценообразованием, кооперации, налогообложения, стимулирование инвестиций, трансферта и внедрения технологий, распространения знаний. Это задачи на короткий срок или на длительный срок? Это может быть подвержено изменению и пересмотру? Конечно нет. Любая страна должна развивать свое сельское хозяйство, даже в пустынных условиях (пример тому – Израиль).

Тем более наша страна, где половина населения живет в сельской местности. Когда 25% населения занято в сельском бизнесе. Какие могут быть сомнения? Герман Греф скорее всего не про это говорил. Можно по всем отраслям делать долгосрочные вещи. Просто нельзя доводить программу до микро менеджмента. В волатильных условиях программы не должны ставить задачи создать там заводы, здесь поля. В этих программах должны решаться вопросы по созданию условий для того чтобы эти производственные мощности появлялись и успешно развивались. А прорастать эти проекты должны на основе частной инициативы, в крайнем случае на основе государственно-частного партнерства.

Недавно вышло интервью с Рахимом Ошакбаевым. Он говорит: «Мы предлагали отойти от конкретных искажающих рыночных условий мер поддержки, на общие меры, не искажающие конкуренцию, на которые предлагалось направить 80% усилий финансовых ресурсов программ. В первую очередь, создание базовых предпосылок конкурентоспособности обрабатывающей промышленности через денежные кредиты, налоговую, курсовую политику, снижение транзакционных издержек экспорта и импорта. Данные подходы к сожалению, не нашли поддержки в других госорганах в процессе согласования госпрограмм». 

Полностью разделяю мнение Рахима, наконец-то приходит понимание. Я только не знаю, почему им не удалось это согласовать. 

Когда шло согласование программы Агробизнес 2020 тоже спрашивали: «Где ваша урожайность, давайте указывать производственные целевые индикаторы?». 

Но мы объясняли, что урожайность в наших условиях во многом зависит от погоды, то есть не зависящих от министерства факторов, давайте лучше таргетировать другие, более важные и зависящие от нас показатели, такие как объёмы субсидий, инвестиций и др.  В результате нам удалось сделать такую программу, которая отходит от текущего целеполагания и создает базовые условия для развития отрасли, решает вопросы системного характера: вопросы политики субсидирования в семеноводстве, порядок регулирования племенного дела и многие другие важные и долгосрочные вопросы. 

- В 2012 году Минсельхоз подписал меморандумы с акиматами областей по диверсификации посевных площадей. Мы поняли, что нам нужна «масличка», но не совсем понятно, почему мы должны были уходить от пшеницы. Очень часто упоминается, что много залежной земли в Казахстане. Может, пшеницу нужно было оставить, а «масличку» «дорастить» за счет залежных земель? 

- Когда-то в Казахстане сеяли 30 млн. га. Сейчас 20 млн. га. Что мы оставили - лучшие земли? Нет - заброшены были малопродуктивные земли. И теперь предлагаете масличные культуры развивать на малопродуктивных землях?  Наоборот, мы должны отдавать наиболее продуктивные земли для масличных культур. А такие культуры, как пшеница и ячмень могут возделываться на менее продуктивных землях. Почему все перешли на зерновые культуры, масличка не сильно развивалась? Зерновые были у нас развиты со времен освоения целины, когда Советский Союз ставил перед собой задачу любой ценой избавится от зерновой зависимости. В те времена СССР вынужденно импортировал пшеницу из США и Канады, стран вражеского лагеря. Понятно, что это придавало экономической проблеме большой политический окрас. 

Поэтому, как в той песне, где поется, что «за ценой не постоим» – распахивали все и вся, не было никакой экономической оценки выгодности освоений земель и таких огромных инвестиций. После распада Союза, пришли рыночные законы, где не сколько важно произвести, а как продать. Не обеспечивающие себя зерном союзные республики теперь сами решали, где купить зерно.

Не было диктата Госплана СССР, который обязывал прибалтийские республики покупать зерно только других союзных республик, хотя дешевле купить в странах, находящихся под боком – Венгрия, Франция или морем из Аргентины. Зауралье и Дальний Восток теперь обеспечивался только собственным, российским, зерном, хотя по логистики выгоднее завозить туда зерно из Казахстана чем со Ставропольского края. Короче, появились множество проблем, связанные со сбытом зерна, которые при плановой, в целом не обеспечивающей себя зерном, державной экономике, нашей стране были не видны. Тут еще тяжким бременем легли проблемы перестройки экономики на рыночные рельсы. В этих условиях, были резко сокращены площади пашни. И в первую очередь были заброшены неэффективные земельные участки. Но на оставшихся землях преимущественно возделывалась пшеница и другие зерновые культуры. Она превратилась в монокультуру. За этим следовали множество проблем агротехнологического характера (отсутствие севооборота, ухудшение плодородия почвы, развитие болезни растений, засорение сорняками и др.), а также экономического характера. 

Это, прежде всего, вопросы перепроизводства, которые вели к проблемам сбыта. Но по мере улучшения экономической ситуаций по стране в целом, нужного развития масличных культур однако не последовало, они не заняли своего важного (в агрономическом и экономическом плане) места в общем структуре посевов. Почему вы спросите. Причина банальна: не было столько инвестиций. Новая культура требует новой системы машин, новых средств для семян, новых знаний и новых каналов сбыта. Соответственно, фермеры постепенно осваивая новые площадь и, двигались по накатанной дорожке, как в колее – производя все больше и больше пшеницы (даже не ячменя, так как животноводство все еще было упадке и потому он оставался не востребованным). Проблемы сбыта усугублялись из года в год.

В таких условиях нужно было сокращать пшеницу. И знаете почему? Чтобы на этой пшенице мы смогли зарабатывать. Парадокс, не правда ли?! И не потому что в мире она не востребована, а дело в глубоко континентальном расположении нашей страны. Когда исчерпав близлежащий спрос мы везли свое зерно на Черное море (ближайший пункт где можно найти спрос), мы вынужденно несли большие транспортные расходы: примерно 100 долларов за каждую тонну продаваемого зерна. Вы знаете, к чему это приводило. 

В 2009 -2010 годах цена на пшеницу внутри страны разнилась с ценами на Чикагской бирже ровно на сумму транспортных расходов доставки к портам. Потом правительство пошло на субсидирование ЖД тарифа. Опять-таки вынужденно. Иначе фермерам невозможно было продать зерно, и они бы все обанкротились. По сути Казахстан таким образом субсидировал РЖД, фермеры на этом не зарабатывали. Был огромный переизбыток товара, и это вынуждало везти его на Черное море. Когда человек болеет, у него поднимается температура, появляется сухость во рту или другие симптомы, которые означают, что человек болеет. В этом случае то, что наше зерно продавали на Черное и Балтийское море было одним из показателей болезни зерновой отрасли, а не предметом гордости и каких-то достижений как расценивали некоторые «эксперты». При этом, что все сигнализировало о том, что преобладает монокультура, идет его перепроизводство, продолжалось наращивание субсидирование пшеницы.

Чтобы излечиться от этого недуга, нужно было оптимизировать объемы производства до тех объемов, которые востребованы на внутреннем рынке и на наших выгодных рынках. Наши выгодные рынки: Иран, Афганистан, Средняя Азия и немного Кавказа. Посчитали, что с учетом выгодной логистики наше зерно покупают страны, где импорт всего 6-7 млн. тонн, наши внутренние потребности составляют 7-8 млн. Соответственно, больше 15 млн. тонн пшеницы нам нельзя было производить. Иначе мы будем производить себе во вред. Цинично, но это именно так.

В итоге проведенной диверсификации сегодня наши внутренние цены стали дороже, чем на Чикагской бирже (Асылжан Сарыбаевич развернул график за 2014 год, где внутренние цены на пшеницу были равны ценам на мировых торговых площадках). 

Вот цена на последнюю субботу (26 марта – Авт.): FOB Актау 170-175 долларов, на DAP Сарыагач 165 долларов, в тоже самое время на бирже СВОТ в Чикаго - 175 долларов, на Матифе (биржа в Париже) – 174 долларов. Вот к чему привела диверсификация. Наши фермеры продают зерно на внутреннем рынке по цене Чикагской биржи! Это и было нашей целью. При этом земли не остались пустыми. Они занялись масличными культурами. Это привело к севообороту, и пшеница уже не занимает более 80%, она уже перестала быть монокультурой, улучшался севооборот, плодосмен. Сбалансирование спроса и предложения уровняли наши внутренние цены с мировыми ценами. Наша пшеница лучше, чем та, что продается на Парижской бирже, но она всегда была дешевле на 100 долларов. Вот для чего это было сделано. Это было болезненно - да. Это звучало как крамола – да. Но сейчас, когда это сделано, многие понимают для чего все это делалось. Здесь надо отметить, что диверсификация посевов осуществлялось рыночным способом, не директивным. Были сокращены субсидии на пшеницу, за счет этой экономии были увеличены субсидии других, более приоритетных культур, в том числе масличные, получили развитие программы поддержки животноводство, которые в свою очередь увеличили спрос на кормовые культуры.

- Электронные зерновые расписки. Была критика в Сенате, почему с 2012 года закон лежит на рассмотрении. Законопроект требовал увеличить проверки элеваторов, их хозяйственную деятельность. 

- Нововведения в Закон «О зерне» были чересчур громоздкими. В этом пакете законопроектов были еще множество других вещей, которые до сих пор еще не прошли. Например, сократить период проверок элеваторов, то есть не раз в год, а чаще. Многими нормами пришлось пожертвовать... Когда шар не может взлететь, убирают балласт. Мы убрали те спорные новеллы, из-за которых «застряли» в парламенте, и таким образом ускорили принятие этого закона. Из-за этого он столько и пролежал.

Элеватор - это по своей сути банк, и почти ничем не отличается, и может, быть, даже, гораздо рискованнее. Элеватор, как и банк, который хранить чужие деньги, берет на хранение чужие активы, в данном случае, зерно. Но с банков раз в месяц требуют отчетность, классифицируют и оценивают их ссудный портфель и другие активы. Почему-то нет ограничений сколько раз можно проверять банк, у него есть обязательная ежемесячная отчетность. В нашей же отрасли, к сожалению, таких возможностей и инструментов для проверки нет. А потом удивляются: почему элеватор не отгружает зерно или не хватает зерна. Потому что нет законодательной базы.

- Наступает день, вводятся зерновые расписки, что, по-Вашему произойдет, касаемо каких-то не осязаемых предметов: поменяется ментальность людей?

- Повысится доверие к распискам. Новое - они станут электронными. Элеваторы теперь не смогут выписывать зерновых расписок столько, сколько им вздумается, есть четкий ограничитель: его техническая емкость. Если 100 тыс. на элеваторе, он не может выписать 101 тысячу, потому что информационная база, в которой элеватор теперь по новому закону обязан работать ему не позволит это сделать. Как только захочет выписать 101 тыс., загорится красный свет. И у него уже не будет такой возможности эмитировать ценную бумагу, коей является зерновая расписка, он не сможет обмануть кого-либо при всем желании. Создается четкий и эффективный законодательный механизм, и инструмент, который позволяет не допускать нарушать установленные правила. 

Тот, кто хранит на складе, не выписывает зерновые расписки. Зерновая расписка – ценная бумага, по которой можно брать кредит, к этой бумаге будет доверие. Нужно вернуть доверие, которое было первоначально, которое девальвировалась из-за того, что элеваторы сейчас могут их выписывать бесконтрольно и сколько угодно.

- Статистика какая-нибудь велась, насколько превышали зерновые расписки?

- Нет, потому что это было невозможно. Для этого нужно было ежедневно находиться рядом с ними. Если раз в год на элеватор заходят с проверкой, то невозможно проконтролировать, что он делает остальные 364 дня. По количеству использованных бланков – тоже невозможно. Можно выписать одну расписку на одну тонну, а можно одну расписку выписать на несколько десятков тысяч тонн. И сколько он таких выписал, на сколько тонн, одному Богу известно. А теперь эта программа будет все отслеживать, все они будут находиться «под стеклом». И проверяющие не будут гадать: у кого они находятся, кому выписал, где они сейчас находятся, кому он их передал.

- В этом году исполняется 10 лет КазАгро. Каким вы видите перспективы этого института с учетом объявленного процесса трансформации? 

- Есть концепция, как трансформируется КазАгро, что приватизируется, что остается. Самая главная концептуальное изменение: КазАгро переходит от прямого операционного кредитования отрасли на функцию фондирования частных финансовых институтов. Это было, кстати, озвучено еще в программе Агробизнес 2020. Не нужно государству самому выдавать кредиты, нужно создавать условия, чтобы кредиты выдавались и были доступны для фермеров. Соответственно, не нужно выдавать кредиты за счет бюджетных средств. Бюджетные средства должны идти на увеличение капитала, а под этот капитал должны привлекаться деньги. Далее этими деньгами должны фондироваться частные финансовые институты. Если ставка будет высокая, она должна субсидироваться. Если рентабельность низкая, должны быть инвестиционные субсидии фермеру.

- В этом отношении присутствует критика, что КазАгро очень часто финансирует банки теперь.

- А кого еще КазАгро должно финансировать? Задача, чтобы отрасль стала привлекательной для банков. А не так, чтобы все банки отгородить и создать резервацию, и сказать, сюда не заходите. Все остальные сектора финансируете, а вот здесь, здесь – гетто. Здесь финансирует только государство. Это правильно? Нет, сельское хозяйство это же должно превратиться в нормальную, инвестиционно привлекательную отрасль. И если есть проблемы, из-за чего банки сюда не идут - это не означает, что государство должно создавать альтернативу банкам. Нет!  это означает, что должны решаться проблемы, которые отпугивают банки, чтобы они могли финансировать эту отрасль, в том числе путем фондирования этих банков. 

Одна из проблем, почему банки не могут финансировать аграрную отрасль: у них нет длинных источников фондирования. Депозиты все краткосрочные, других «длинных» денег, кроме пенсионных, в стране нет. А отрасль требует долгосрочного и мягкого по условиям финансирования.

- Наш традиционный вопрос: где в АПК Казахстана маржа? Для Вас его хотим переиначить: если бы Вы занялись сельским хозяйством, какую отрасль Вы бы пошли: растениеводство, переработка, животноводство? 

- Маржа, это - сколько можно заработать на одной единице. Например, если заняться производством чеснока, то можно заработать 200-300%. Но сможем ли мы произвести и самое главное продать столько чеснока, чтобы заработать большие деньги? Поэтому нужно лучше ориентироваться туда, где есть макро спросы, решены проблемы сбыта. Можно много произвести такой продукции, но есть вопрос, продашь ли ты все это? Еще более важно стабильность этой маржи. От этого зависит сможешь ли ты окупить вложения в основные средства и технологию. Вот как с пшеницей. Или другой пример с картофелем. В некоторые годы маржинальность этих сегментов производства зашкаливает очень высоко. Но узость рынков сбыта приводит, к тому, что на следующий год в погоне за прибылью большинство фермеров переводит свои посевы под эту культуру и ощущают на себе все «прелести» перепроизводства. Низкие цены, отсутствие спроса, нехватка мощностей хранения и в результате большие убытки. Это приводит к дефолтам по лизинговым и кредитным обязательствам и ко многим другим проблемам. И в то же время можно довольствоваться не большой маржинальностью, но за счет масштаба и стабильности в вопросах сбыта - можно зарабатывать большой объем прибыли.

К примеру, маленькое кафе зарабатывает очень большую маржинальность, но доходов одного кафе, еле хватает на пропитание и содержание одной семьи. Потому что объем доходов, реализации – небольшой. Поэтому, в данном случае, правильнее не гнаться за большой маржой, а ориентироваться на другие показатели и факторы.

Беседовал Виктор Асланов